Начнём с того, что день сегодня был… фантастический! День зарплаты как ни как! И да я люблю свою работу, полагаю, этим не каждый может похвастаться. В книжном девушка передо мной покупала какую-то литературную новинку, ну очень свежую, вот, вот только вывалившуюся на прилавок, (книжка впрочем, выглядела как два тома мёртвых душ в одном!) и продавщица спросила у неё паспорт — и я отчего-то какого верно необычного содержания пошли современные книги! Что удивительно, когда я недавно покупала Набоковскую «Лолиту» заодно с «Эротиадой», паспорт у меня никто не спрашивал! Книжка же за которой я наведывалась, оказалась дороже каменного моста, и (подкупив кое-что ещё), я, уходя, долго соблазнялась изданиями по «Доктору кто» с Девятым и Розой, но так ничего и не купила. В своё время я прочла «Победитель забирает всё» с Девятым и начинала читать «Часовой человек». А иметь в коллекции пару экземпляров не отказалась бы точно!

@музыка: Unstoppable - Sia

@настроение:

@темы: Day by day

---

Мой сегодняшний день состоял из серии послеюдующих гифок. В чём,впрочем, мало удивительного...

20 секунд спустя...

И да, всё ещё очень холодно. Для июня... За окнами +15 и так обещают всю неделю.

@музыка: Bring Me The Horizon – Can You Feel My Heart

@настроение:

@темы: Day by day

---

Страшно унылый и хмурый день. Остаётся сидеть у телевизора в тёплых носках, гладить кошечек и пить горячий чай. Чем впрочем, я и занимаюсь. Удивительно, но рабочие будни с новой работой стали проходить как-то бодрее, насыщенней, не смотря на погоду за окном. Ветер и дождь растворили мне все планы на выходные.

Лето видимо решило, хватит с нас +30 в конце мая, держите и распишитесь, вот вам сразу сентябрь. Такие вечера я помню из очень далёкого времени, когда можно было мечтать о будущем, теперь же, получается, только вспоминать о прошлом… Хочется сладкого и задушевных разговоров, и долгих, долгих, прогулок. Любви одним словом, или компании. Душевная опустошённость…

Смотрю «Джуманджи» — весело, бодренько, не без юмора, люблю квестовые приключения. И связь с предыдущим фильмом очень лаконична и Карен Гилан милашка.

Даже гороскоп советует мне:

«Сегодня Раку будет трудно стряхнуть с себя дремоту! Но, даже выбравшись из цепких объятий сна, он вряд ли в срочном порядке возьмется за дела. День склоняет Рака к тому, чтобы заняться одним главным делом: ничегонеделаньем. Впрочем, звезды гороскопа обещают, что такая приятная тактика сегодня ему не повредит. Посмотрите фильм, поиграйте в пасьянс, назначьте приятную встречу. Потратьте этот день с удовольствием и с толком, то есть исключительно на себя!» (c)

@музыка: Bill Whelan – Riverdance Reprise

@настроение:

@темы: Day by day

---

---

Небольшая подборка о временах старых, синих и новых! Песни заразительно хороши!

@музыка: Unstoppable - Sia

@настроение: ...летнее...

@темы: Doctor who, Video, Сериалы

---

(а)

---

Бояться зубных врачей?

На днях вырвали зуб мудрости. Болел невыносимо, чёртова погода, будь она неладна! Боялась жутко, но к моему удивлению, процедура мало того, что оказалась безболезненной, совершенно, так лёгкий дискомфорт, ещё и совершенно быстрой! Толи у врача руки золотые, (девушка к слову максимум лет на пять меня старше), то ли боялась я зря?

Впрочем, эффект был, когда в момент процедуры, под ярким светом медицинской лампы, я, щурясь, приоткрыла испуганные глаза и увидела Её: склонившуюся надо мной в белой накидке, с почти полностью закрытым марлевой повязкой лицом, с блестящими и жуткими щипцами в руке…эффект был незабываемый, чисто хирург!Одними словом, весь процесс состоял из пары уколов обезболивающего, упорного нажатия извне, и лёгкого хруста. Когда вышла из кабинета, не сразу отыскала в сумке номерок от гардеробной — у меня руки тряслись, как у ненормальной, губы в засохшей крови, вид был тот ещё… Зато, ни лечить, ни вырывать коренные зубы я теперь точно не боюсь.

@музыка: Oxxxymiron – Полигон (Горгород)

@настроение:

@темы: Day by day

---

Название: «Доктор» Фаустус, или как граф Транси простуду лечил.

Автор: rosa_09tyler

Бета: Laerta820

Размер: мини

Пейринг/Персонажи: Клод Фаустус, Джим МакКен, Ханна Анафелоуз, Томпсон, Тимбер, Кантербери.

Категория: джен

Жанр: Флафф, Драма, Повседневность.

Рейтинг: PG-13

Предупреждения: OOC

Краткое содержание: За неделю до Рождества, в дни самых тёмных ночей. Когда за окнами мело непроглядно и холодно. Молодой граф Алоис Транси подхватил тяжёлую простуду. И решил вызвать врача...

Размещение: с разрешения автора

Посвящение: Все, всем, всем, читателям. И моей незаменимой бете -  Laerta820!

За неделю до Рождества, в дни самых тёмных ночей. Когда за окнами мело непроглядно и холодно. Молодой граф Алоис Транси подхватил тяжёлую простуду. И решил вызвать врача.

— Да он хоть знает, кто я такой! — кричал он в бешенстве на слугу, когда тот сообщил, что врач приехать отказался.

А дело было в следующем: некий доктор Н. с Харли-стрит*, узнав в чьё имение его приглашали, ответил напугано и грубо: «По вертепам не лечу. Извольте более не звонить!» И трубку бросил. Наверняка ещё и перекрестился для верности. Вот бы Транси посмеялся с его лица в тот момент. Алоис конечно подозревал, чем отказ вызван. Тут бы любой догадался!

Слава за домом, в котором он вот уже год проживал хозяином, тянулась, мягко сказать, нехорошая. (Это с оговорочкой!) Прошлый владелец, ныне покойный, своими наклонностями увенчал родное гнездо — скопищем разврата нечистой силы и проклятым местом. Тут уж, как говорится «Omne quod licet honestum est*», об обратном и упоминать не стоит.

— Выпотрошить его мало, эскулапа, — выругался граф и стал сморкаться в платок под молчаливым взором дворецкого. — Ты ему деньги предлагал?
— Предлагал, милорд, — ответил слуга.

Граф заворочался в постели. Схватил со столика чаю. Спросил:

— В двойном размере?
— Двенадцать гиней, Выше Высочество, и оплаченный кэб. Это втрое выше положенной цены. — Сказал дворецкий и забрал у господина полупустую чашку.
— Так пусть вообще никуда не выезжает. Его теперь даже в работный дом не позовут!
— Устрой, Клод, это приказ, — прохрипел Транси. — Отказать верному Пауку Её Величества, ещё чего вздумал! Но прежде вызови мне сюда кого сговорчивей. Иначе я коньки отброшу раньше, чем ты успеешь серебра к обеду начистить.

Дворецкий поклонился чинно. Поправил очки. И вышел. Да так тихо, что Алоис, когда притворилась дверь, содрогнулся. «Надо было предусмотреть», — подумал граф. — «Привыкнуть…»

Слухи слухами, а правда была диковиннее вымысла. Одна только свита, прислуживающая графу, чего стоила! А уж личность дворецкого — Клода Фаустуса — вместе взятых их могла переплюнуть.

Алоис глубже укутался в шёлковые подушки, набитые гусиным пухом. Озноб давал о себе знать. «Хватило же ума, под самые праздники заработать ангину. Может чего похуже. Без врача не определишь», — хмурился Транси, — «Клода бы неплохо спросить. Но какой от него прок, он даже простейшее блюдо, — овсянку, — варит, хуже горничной Ханны. Даром с ягодами. Сноб!»

Кто же знал, что катание на коньках с Фантомхайвом по озеру на Рождественской ярмарке может обернуться такими проблемами? Всё его нехорошее влияние. Говорил ему Клод: « …от того, кому прислуживает Себастьян Михаэлис добра не жди!» Или не говорил? «… может потому, что катался без шарфа? (На котором так Фаустус настаивал.) Или вовсе лондонский смог…»

Голова у Транси накалилась от мыслей и температуры. Тянуло в сон. Но не успел граф сомкнуть веки, в комнате точно призрак возник Фаустус. В руках у него был поднос, на подносе телефонный аппарат со снятой трубкой.

— Чего пришёл? — проворчал граф. — Предлагаешь мне врача самому себе вызвать?
— Доктор Сноу желает говорить лично с больным, милорд, — ответил слуга.

Он шагнул ближе, и Транси, приподнявшись в постели, сонный, помятый и гнусавый взял трубку. Поздоровался. С любопытством ответил на вопросы, рассказал симптомы, замолчал. Фаустус нахмурился. Слов, какими далее юный, больной дворянин пожелал «внимательному» лекарю «отправляться в Ад» дворецкий не слышал даже в трущобах Ист-Энда. Он взглянул на графа властным взглядом. Граф его взгляд проигнорировал, звонко обрушив трубку на рычаг:

— Десять фунтов, Клод! Десять! — крикнул он. — Затребовал целых десять фунтов за визит! Я в золоте купаюсь, что ли? С ума сошёл! В эту дыру? Столько я плачу тебе по ведомости в месяц, как дворецкому, хотя тебе и того не полагается. Тронуться можно! Согласись? Тут ехать всего два часа через лес. С закатом бы вернулся. И что, что волки? Кому они когда мешали в карете? И дорога вдоль ущелья высохла давно. Скажут тоже! Неужели во всей столице не нашлось приличного врача, кто приехал бы сюда и не разорил меня?

Фаустус вновь послал графу серьёзный, полный суровости взгляд, но тот остался незамеченный и нужного эффекта не произвёл. Граф входил в кураж. Излив в адрес служителя Гиппократа все известные ему ругательства, Транси отправил того служить в ад к минотавру, закутался в одеяло, но успокаиваться не стал:

— Хватит на меня таращиться! Дырку прожжёшь, сытнее не станешь, — рявкнул он. — Иди звони.
— Боюсь, некому звонить, милорд.

Фаустус отдал поднос лакею, и телефон унесли.

— Сфинкса из себя не строй!* Как некому, Клод? Вдруг я неизлечимо болен, и к вечеру тебе придётся заказывать гроб для моего хладного тела и некролог на Флит-стрит, а не карамельные пирожные в «Мэйзон Берто».

Тут дворецкий поправил очки, развернул перед графом скрученный листок бумаги и сказал:

— Должен заметить, Ваше Высочество, я обзвонил самых высококвалифицированных докторов Лондона. И трайфл я готовлю лучше, чем в «Мэйзон Берто*».
— Не спорь, все фамилии вычеркнуты? — кашлянул ответ.
— Именно милорд. Кроме двух.
— «Доктор Бенджамин Баркер», — прочитал граф. — Что же ты стоишь? Почему не позвонишь ему?
— Всё не так просто, Ваше высочество. Я более, чем уверен, сегодня на Треднидл-стрит мистера Баркера насмерть собьёт трамвай, примерно в два часа по полудню… — Клод распахнул свои серебряные часы на цепочке, — да, в два часа, — удовлетворённо добавил он и часы закрыл.

Алоису отчего-то расхотелось спать. Он несколько секунд смотрел на слугу широко распахнутыми голубыми глазами. Голова его гудела и была точно наполненная ртутью. Мучение!

— Он кто? — задушенно всхлипывая, спросил граф, пытаясь нащупать носовой платок под подушкой, и указал пальцем на последнюю в списке фамилию: «мистер Леопольд Бэлл».
— Понимаете ли, мистера Бэлла лишили медицинской лицензии полгода назад…
— Ты оглох? Я сказал звони! Зови! Хоть доктора, хоть мистера, хоть кого-нибудь! Или врачом будешь ты. Демон! — выкрикнул граф, прежде чем чихнуть и упасть без чувств.

Клод повёл бровью. Ситуация несколько осложнялась.

К пяти вечера доктор не приехал. Фаустус обеспокоился не на шутку. Сказать этого по нему было, конечно, нельзя, на то он и дворецкий. Он по-прежнему виртуозно наливал чай, лишь на миллиметр переливая выше кромки, — от волнения.

Вечером граф стал Клода о докторе расспрашивать. Клод сообщил Транси, что, верно, по темноте того в лесу задрали волки. Транси заявил, что ни ждать, ни знать ничего не желает, пусть Фаустус его лечит сам…

Доверия у юного графа к слуге теплилось на медный пенс. Вот только деваться было некуда. У Алоиса Транси с Клодом Фаустусом был контракт. И не на какую-нибудь там прибавку сверх жалованья, а на самое ценное, что у графа осталось — на его бессмертную душу!

Граф отдал приказ и не успел глазом моргнуть, как явилась к нему целая делегация!

Клод с подозрительной вазой. Надпись на вазе гласила — «Hirudinea*», и нёс демон её, точно венец на царственную особу. Горничная Ханна с медикаментами: йодом, ватой и бинтом. Лакей Кентербери с чайником, который пах ни чаем, а индийской приправой. Лакей Томпсон со странным ящиком. А третий лакей — Тимбер — и вовсе с банными принадлежностями.

Транси нахмурился. Кем-кем, а дураком мальчишка не был. И понимал, с такой компанией ухо надо держать востро. Возьми узнай, чем эта нечисть решит его лечить? Им только волю дай, в могилу сведут быстрее всякой холеры, никакой контракт не поможет!

«Так залечат, что и костей не останется», — решил мысленно Транси.

Алоису налили ванну, пропарили ноги в горчице, напоили имбирным чаем с мёдом. И он почти поверил, расслабился, но… поднял с вазы крышку. Ох, зря, зря он это сделал! Граф завопил:

— Что это такое!!!

С тремя знаками восклицания, он охрип, похолодел и позеленел, от ужаса. Фаустус пояснил.

— Сами лечитесь! Бесы! — крикнул Транси, разбивая вазу о пол.

Стеклянный звон вспыхнул, и делегация пропала.

Перед сном Алоису было решено поставить банки и дать чаю с лимоном. После массажа граф благополучно уснул. Но Фаустус ещё долго сидел подле его кровати с крючком и мотком пряжи.

Часы на каминной полке пробили половину второго. Керосин в лампе почти выгорел, и дворецкий затушил её. За плинтусом в дальнем углу тихо скреблась мышь. Мерно текла за окнами ночь. Только бросала во тьме на ковёр свой исчерченный свет луна. Комната молчала. Дом спал. Падал и падал снег…

Утро было восхитительное. Алоис зевнул, улыбнулся:

— Ты такой заботливый, Клод! — сказал Транси и потянулся Клода обнять. Фаустус опешил.

Ещё никто не смел демона так оскорбить! Он, показательно гордившийся своей холодной сдержанностью и самолюбием, в высшей степени обласканным, обвинён в заботе и внимании? И кем? Мальчишкой! Клод поправил на переносице очки и презрительно фыркнул:

— У вас жар.

Граф упал на спину и истошно забил ногами. У него действительно был жар. Глаза демона заалели, вспыхнули. Ничего хорошего это не сулило.

Дворецкий обратился к книгам. И к полудню граф лежал в своей постели в тёплых шерстяных носках, с бумагой на груди, смазанной гусиным жиром. В обед употреблял «Хлородин Коллиса Брауна*», пил клюквенный сироп, розовый чай и отвар чабреца. К вечеру метался в агонии по простыням и думал:

«Лучше бы он меня отравил, чем так…»

После горчичников Алоис требовал бумагу, перо и печать. Грозился заказать траурный медальон и привести поверенного — запечатлеть свою последнюю волю. Спрашивал демона, будет ли тот по нему плакать. И говорил, что Клоду очень пойдёт чёрное.
К концу дня граф возненавидел горчицу и проклял Николаса Кульпепера*. Его мутило от аромата хвои, которым в комнате пропахли даже обои. А голова разболелась только сильнее.

Фаустус подумал и решил спросить совета у Анафелоуз. У кого, как не у бывшей ведьмы выяснять, чем лечить людей? Ханна хоть и не была оной уже век другой, помогла с охотой.

Наутро третьего дня дворецкий вошёл к графу с коробочкой пилюль и чашкой травяного отвара. Транси всё также сидел на кровати, молчал и глядел потухшим взглядом.

Предложенный Клодом чай он выпил скоро, без задней мысли. А вот к таблеткам приказал дать состав. Отказать Фаустус не мог. Он выудил из нагрудного кармана своего фрака бумажку и зачитал:

— В равных долях смешать заячий и совиный помёт с настоем укропа, глиной и кровью белой утки…*

Транси отваром поперхнулся, уставился на дворецкого широченными глазами.

— Ты… что, что сюда положил? — бледнея, спросил граф и сбежал в уборную.

Клод настой попробовал. Поболтал в чашке по часовой стрелке. Растёр на языке. Даже понюхал. Но так ничего и не выявил. Вечером у Алоиса оказалась аллергия на эвкалипт, на «толчёную жабу» несварение желудка, а от опиума его мучили обмороки.

Под влиянием побочных эффектов графа избавили от горчичников. Тем вечером он отделался горячей ванной, носом, испачканным в касторовом масле и чаем с шалфеем, к которому даже подали малиновое варенье. Не знай Алоис, кто такой Клод Фаустус, он бы решил, что демон извиняется.

Наступила ночь. Алоис не спал. Он неподвижно сидел укутанный одеялами и глядел в окно, где большими хлопьями под луной падал снег. Графу виделась страшная мысль, будто демон пичкает его травами и приправами, словно рождественского гуся из поварской книги. А стоит ему поправиться, тот без раздумий его съест. В глазах у Джима потемнело. Ужасно хотелось плакать! Казалось, дай он выход слезам, стало бы легче. Застучало сердце. Он прислушался к шагам в корриде, к сонной тишине дома и так не уснул до самого рассвета.

Утром в десять часов пришёл Фаустус. В своём лощёном фраке, с галстуком. Внёс серебряное, крытое блюдо. В комнате запахло так, что граф облизнулся и блаженно подумал: «Завтрак, наконец-то!»

— Проглотите целым или по отдельности, — сказал демон, протянув к графу тарелку, — советуют, что это помогает от ангины.

Алоис явно хотел что-то ответить, но не смог. По спине у него пробежали мурашки, язык не поворачивался, руки подрагивали. Ложку с кусочком пудинга он так и не донёс до рта. В комке паутины на тарелке копошилось — крохотное и живое — паук. Граф отшатнулся.

— Ты… ты чего задумал? Я не буду! — взвизгнул Алоис.

Наступила пауза. После молчания граф внезапно вскочил и указал Клоду на дверь. Вид у него был расстроенный.

— Вон! Вон отсюда. Это приказ!

Выставив дворецкого, Транси запер дверь на ключ и, заходив по комнате, стал думать. Но сколько не думал, всё было мимо. Транси больше ничего не ел и не пил. Раз он хотел выпить имбирного чаю, чтобы прийти в себя, но чай застревал поперёк горла и просился назад.

Днём Алоис вдруг заснул, а проснулся будто от предчувствия. На тумбочке лежал серебреный поднос, на подносе — прозрачные ампулы и шприц с блестящей иглой. Алоис поглядел на дворецкого, побледнел и выставил демона за дверь вновь.

На четвёртый день Транси не ел, не пил, не спал, а как шальной ходил по комнате из угла в угол. Чего только проклятые слуги ему не предлагали, чтобы вылечиться! Горячие ванны, горчичники, смесь касторки с лауданумом* и смолы со спиртом. Он ел виноград, дышал парами варёной картошки, кипящей смолой, газом, чуть отвертелся от ланцета* взамен пиявкам и пил горячий эль с маслом.

Вид Алоиса хранил все следы злоключений, которые пришлось ему вытерпеть. Бледное лицо, сухие губы, под глазами круги, одним словом, будто семь кругов ада прошёл, да назад вернулся! Только ни жара, ни кашля у него уже не было. И про платок он почти позабыл. А всё повторял: «Залечат, так залечат, что и костей не останется».

В обед, в дверь постучали.

— Отвяжитесь черти! — рявкнул граф со злостью. Топот за дверью стих. Вновь постучали и добавили:
— К вам доктор Белл, милорд.

Щёлкнула замочная скважина. На пороге возник Леопольд Бэлл. Тощий, как голландская сельдь, курносый, в потрёпанном «ольстере». Алоис впустил его и вновь дверь запер.

Через полчаса доктор ушёл, а граф остался наедине с Фаустусом.

— Что за шарлатана ты мне привёл, Клод? — спросил Транси.
— Он что-то сказал, милорд?
— Сказал, дорогу в лесу снегом завалило, вот и не приезжал. Ничего об этом не слышал?
— К сожалению, нет, милорд.
— Посоветовал есть больше яиц и пить бульончики.
— Очень хорошо, милорд.

Алоису стало легче. Фаустус проводил мальчишку на ужин. И отдал приказ тройняшкам снегопад прекратить, а дорогу расчистить. Снег той ночью уже не шёл. А в доме сладко пахло хвоей.

1.Ха́рли-стрит (англ. Harley Street) — улица в Лондоне, которая получила известность в XIX веке благодаря множеству обосновавшихся там специалистов различных областей медицины.

2.Сфинкс выступает как символ тайн и загадочности. Обращаясь к Клоду, Алоис имеет в виду: «не говори загадками».

3.Мезон Берто (англ. Maison Bertaux) — одна из старейших в Лондоне кондитерских. Была основана в 1871 году. Располагается в районе Сохо. На Грик Стрит.

4.Hirudinea(лат.) — Пия́вки.

5.В 1856 году на рынке появилось средство, называвшееся "Хлородин доктора Коллиса Брауна". Оно содержало хлороформ, морфин и алкоголь. Bрач британской армии в Индии Браун, изобретатель этой смеси, продал её формулу президенту Королевского фармацевтического общества. Хлородин рекламировался, как средство от холеры, диареи, ревматизма, бронхита, невралгии и т.д. Препарат был довольно эффективен, но вызывал привыкание и часто вёл к передозировке с летальным исходом. Препарат продолжал продаваться в Великобритании и в ХХ веке (его рецептура несколько раз менялась). Продаётся лекарство и сейчас, хотя уже

не называется хлородином.

6.Николас Кульпепер (англ. Nicholas Culpeper) (1616—1654) — английский фармацевт, ботаник и врач, автор и переводчик знаменитого «Травника» медицинского трактата со списком лекарственных трав и описанием их использования.

 

7. Лауданум (лат. Laudanum) — опиумная настойка на спирту. В более широком смысле — лекарство, в состав которого входит опиум.

 

8.Ланцет (нем. Lanzette, от лат. lancea — копьё) — колющий хирургический инструмент с обоюдоострым лезвием. Применяли заместо пиявок в кровопускании.

Все упомянутые рецепты реальны и взяты из книги «Суеверия викторианской Англии» – Кэтрин Коути, или других интернет источников о медицине в те времена.

@музыка: Bring Me The Horizon – Can You Feel My Heart

@настроение:

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Леонид Гроссман — «Вступительная статья к книге "Записные книжки Чехова"»

«Анатомия, физиология, микроскопия жизни -- вот неизбежное преддверие и первые приступы чеховских вдохновений.»

Год: 1926

@музыка: Mika - Blue Eyes

@настроение: …задорное…

@темы: Day by day, Книги

---

«И в романе мы видим захватывающую картину трагической борьбы человека за это высшее свое право. "Не для того я убил, – говорит Раскольников, – чтобы сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного… Мне надо было узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Тварь ли я дрожащая или право имею?" Оказалось, – тварь дрожащая. С презрением, с отвращением к себе за свою слабость идет он отдаться в руки правосудия и сам говорит об этом: "от низости и бездарности моей решаюсь". Достоевский сообщает, что и на каторге Раскольников не раскаивался в своем преступлении, что преступление свое он признавал только в одном: что не вынес его и сделал явку с повинной.»

«Что нужно для того, чтобы быть писателем?»

«Лекция для литературной студии»
Викентий Вересаев

1926 год.

@музыка: Il Volo – Asi sera

@настроение: …задорное…

@темы: Day by day, Книги

---

Про чокнутых школьниц.

 

Почему во всех этих фильмах про фанатично влюблённых школьниц, под конец, с ума сходит именно девушка? И начинает творить всякую дичь. Это же пошло и предсказуемо. Придумали бы уже, какой ни будь интересный поворот в сюжете. Например, как в «Сталлкер» фанатеет, фанатеет по парню эта простенькая и непопулярная, напрашивается к нему в гости, и тут вдруг раз, он её в подвал и на цепь! А с виду был такой милый, примерный мальчик, отличник и футболист. У девчонок популярен. Ещё можно, для большей напряжённости, ввести в начале фильма момент, что по школе (такая фигня обычно твориться со школьниками) бродит слух о пропавшей без вести/похищенной маньяком/девчонке. « — Мол, куда она делась? — А неизвестно, переехала наверное. А ведь она с тем популярным мальчиком встречалась и всё бросила? Странно… » Сразу развитие и характера главной героини пойдут, острота сюжета появиться.Интересно такое уже кто ни будь написал?

Не менее остро будет, если юного маньяка не разоблачат и не поймают, с толпой копов, под конец ленты, а просто никто ни о чём не узнает. Придёт парень, на следующий день в школу, как ни в чём не бывало, и слухи пойдут уже про другую девчонку…

Нехило будет такое прокрутить и стороны девушки. Типа брошенная непонятая социумом красавица обратилась в «чёрную вдову» каннибала, этакую самку богомола. Но чаще — это конечно печальная Мери-Сья без родителей, которых она ещё сама и убила, как окажется, потом, в самый «неожиданный» момент.

Впрочем, тут уже больше клише из разряда: « где-то я это уже видела». Хе-хе…

 

@музыка: Mika - Blue Eyes

@настроение: …задорное…

@темы: Day by day, Кино

---

Название: Вот так всё и произойдет. (Asi Sera)
Автор: rosa_09tyler
Бета: Laerta820
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Клод Фаустус, Алоис Транси
Категория: джен
Жанр: Флафф, Драма, Повседневность, Songfic,
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: OOC
Краткое содержание: Он мог начертить карты равнин Фессалии от Олимпа до Ираклиона, поведать о красоте дворцов по чьим ступеням поднималась Клеопатра и Октавиан. … Провести туда, где за влажной пеленой тумана, растут древнейшие стены камней, тронутые мхом, — за черту океана, где проступает уже зелень лесов и слышны крики тропических птиц.
Примечание: Полюбившиеся герои, два месяца работы и горячо ожидаемая весна.
И да, не совсем сонгфик потому что Il Volo - Asi sera - вдохновение, а не материал. Все персонажи принадлежат Яне Тобосо
Размещение: с разрешения автора
Посвящение: Посвящаю своим старым наброскам об Италии.

— Здесь мы проводим наклонную… — декларировал он Алоису спокойным, выдержанно поучительным тоном, будто наклонная эта однажды была способна спасти графу жизнь. И сейчас слушать полагалось крайне внимательно. Но Транси был рассеян и весел. Наблюдая как он, торопливо заправляя отросшую прядь за ухо, корпит над чертежом в тетради, Клод предчувствовал, что вспомнит этот образ еще не раз, и возможно не два — дабы человеческая память ядовита по своей природе.

Светловолосый, бледный, в тугом жилете, со страниц модного каталога, с покраснением на обнаженной голени (укус надоедливого комара) и с тяжелым перстнем на указательном пальце, Транси сидел весь, согнувшись над столом, ерзал по бумаге деревянной линейкой и пером. Он отказывался нанимать учителя, пришлось принять меры.

— Теперь выведем перпендикуляр, — продолжал Фаустус с той же холодной нарочитостью. Выученный камердинер, со статью фельдмаршала. Знания его не имели границ. Но были пусты в мертвом великолепии чужой ипостаси. Во скольких красках и скольких языках он мог бы поведать ему о потайных знаниях, истории: потерянных землях и забытых сражениях. С какой бы точностью передал оттенки пены в морях, что окружали Атлантиду и Хараппы и вкус фруктов в садах Семирамиды. Он мог начертить карты равнин Фессалии от Олимпа до Ираклиона, поведать о красоте дворцов по чьим ступеням поднимались Клеопатра и Октавиан. … Провести туда, где за влажной пеленой тумана растут древнейшие стены камней, тронутые мхом, — за черту океана, где проступает уже зелень лесов и слышны крики тропических птиц.

История историей, а у Клода Фаустуса имелись и иные увлечения и хобби. Он красив, сложен, молод. По статусу вынужденный носить черный дворецкий фрак, он был верен крахмальным белым воротничкам и манжетам; у его элитных сорочек отлитые шелком инициалы и печать на запонках.

В непринужденно упавшем луче можно было спутать его, так хорошо одетого, с чуждым гостем.

Около одиннадцати, после чая, он поднимался в комнаты господина на урок, собранным ровным шагом, вдыхая свежий аромат поздней весны и оправляя на груди цепочку серебряных карманных часов. В одно такое зимнее утро, когда он шел в то крыло дома через сад, Алоис в халате, высунувшись из распахнутого окна, подозвав его внимание, что-то долго указывал ему в небе. Только Фаустус не внял этой избирательной пантомиме и, полагая, что ему указывают на сад вокруг, осмотрительно вскинул взгляд, и вправду плавно, маневрируя на потоках, с высоты к нему плыл белый бумажный самолетик. Урок тогда начался позже чем обычно. …

Мир виделся восхитительным и живым в теплые первые дни весны: щебечущие птицы, игравшие в листве, поля колокольчиков и нарциссов, зеленая рябь цветов, что осыпала все вокруг в малейший ветерок. Душно и сковано было на солнце; он снимал пиджак, подходил к окну. Время от времени глядя на улицу, он ловил себя на размышлениях о причудах стороннего фатума, которые не познал и в которые не проникнет уже никогда, о делах, что никогда не совершал во благо, — об аэростате, парящем как гигантская рыба, о мире, вертящемся и блеклом. О нескончаемых личинах фортуны и наслаждения, для рода людского. … Мысль его проникала и летела все выше, все глубже в жизнь, соприкасаясь с окружающим его миром, что бы добраться, пропустить сквозь себя отголоски голосов, музыки, лиц, влететь в стороннюю, душу, как влетаешь в случайную хладную тень. Тревожили его и навязчивые пустые мысли: неузнаваемо переменилась ли столица за минувший век, и что предпочтет его лорд на грядущий обед. Затем он — с привычным запасом в три минуты — ступал на каменную спираль лестницы, которая будто бы вытягивалась под его ногами, приобретая новый виток за витком, и наконец, на последней ступени возобновлялась до изначального, что бы пропустить его в коридор к дверям комнаты милорда.

Во время занятий Алоис обычно, что-нибудь, чиркал на полях тетради, тем не менее, старался быть внимательным. На чистом английском он говорил с трудом и скукой, а если необходимо было сказать, что-то важное быстро тут же переходил на «кокни». С прислугой граф и вовсе не чурался крепких выражений. А чаще был немногословен. Клод, плохо знающий современное образование объяснял математику на старый академический манер, нелегко подстраиваясь под детское восприятие любой науки и переводя для господина все непонятные термины, которые конечно были на латыни.

А посему выходила частенько смешная путаница.

Наблюдая за попытками графа, Клод физически мог почувствовать на себе силу тревоги и любопытства вызываемых им в Транси. Демону становилось просто интересно, каким он представляется в глазах графа, со стороны, в своем лощеном сюртуке, запонках, со всеми этими древне-язычными выражениями и поучительным тоном.

Часовая стрелка подползала к половине первого. Когда урок заканчивался Алоис всегда норовил расспросить его о разном — потайной стороне жизни элиты, моде на ношение шляп, о шаржах в «Панче», или ставках на бегах и стоимости нового экипажа. (Вот поистине ученический запал; детское любопытство!)

Но, увы, Клод оказывался, не посвящен в тайны предлагаемых им тем и, как бы, не старался выказать участие, попадал впросак. А при другом неровном слове Алоис поднимал на него свои хмурые голубые глаза и говорил, что Клод может быть свободен, до обеда.

Все же Алоис Транси был любознателен. Его чересчур пылкое неравнодушие к новому Клод объяснял скудностью былых впечатлений. И своей изначальной невозможностью их восполнить на личном опыте.

По своим наблюдениям Фаустус выводил для господина заключение, что ребенок — пустой сосуд человека, Алоис — пуст. Следовательно, задача Фаустуса его наполнить.

И однажды, в каком-нибудь 1925 году ему вспомнится нечаянно эта литография строго замка в каталоге, и он ощутит свой восторг пред новым витком истории.

Входит Анафелоуз. Она светловолосая, пугливая, в прошлом владела землями, теперь подносила чай.

— Я намерен сказать вам кое-что. Клод останься. Хана убирайся. Вы кончили своё проповедование? Хана убирайся. Так вот что я говорю. Лето скоро. Недурно было бы поехать отдохнуть. К морю, я раньше там не был. Вы бы сумели? Я на вас полагаюсь и буду послушным. Главное уехать пока дядя Арнольд не притащился меня проведать, как обычно, и курорт желательно поприличней. В остальном — сошлись на врачебные рекомендации. Что думаешь Клод?

В смятении. Однако смятения своего, не выказывая, дворецкий кивнул. Морские просторы он видел, давно. Десятилетия назад. В ином обличии. По иную сторону земли. Иное море… Джаоре и Сабо. Здесь же многолюдно. Шумно. После туманных мхов и лесной темноты солнце, видеться ярче. По мостовой прогуливаются леди в шляпах, катят продавцы сладостей и хлюсты минутного запечатления — фотографы. Воздух веет магнием, миртом и солью. Для графа это было больше чем море. Демон ловил это в отражении его глаз. Эти сизые воды он видел еще, когда они звались «Великими». А плавал вовсе — столетия назад! Ах, какое великолепие бывало нырнуть в эту прохладу аквамарина, в самую глубину и устремиться далеко, далеко, что бы затем ступить у берегов Василики, Патры. В землях Мореи! Минуя Корфу и Лефкас. Там в прохладной тени оливковых рощ и тополиных аллей, ветер пропитан миндалем и хвоей.

Поезд покачивало. «Вы в этом не запарились?» — приметил граф, срывая с демона котелок, когда подъезжали. Дворецкий отложил газету, которую читал. Они прибывали из столицы утром, и демон был удивлен, когда мальчишка настоял на его личном присутствии в вагоне первого класса. Впрочем, мест было много незанятых, окна раскрыты, а граф пребывая в восторге от пульмановского убранства, не дотошен и молчалив.

В изысканном летнем костюме Алоис сидел у окна, то и дело, подскакивая и высовываясь наружу, где провожал примеченную деталь неизведанного ландшафта.

— Что б мне провалиться! — воскликнул он и присвистнул.

— Милорд вы на публике. — Одергивал его Клод, по привычке поправляя очки: — Полагается сказать «как красиво» или «великолепно».

Когда же потревоженный граф ухмыльнувшись, внезапно отпустил на ветру его бессовестно украденный аксессуар, демон лишь попросил его сесть на место и вернулся к газете. Под предлогом их скорого прибытия.

Белая вилла стояла на обрыве утеса, с видом на море, палаццо, фонтанами, террасами, крошечным садом и большой верандой. Откуда можно было разглядеть желтый полумесяц берега и пригоршню яхт, в бескрайних просторах. Тройняшки внесли багаж, в комнаты. Плиткой выложенный пол. Пегая мебель, плетеные кресла. Над камином громадное стекляшками (или осколками как показалось Транси) выложенное панно, забытого сражения. Фаустус распаковал щедрый багаж, с бельем и одеждой графа, сам Алоис, шалея от нетерпения, выхватывая у него из-под рук бинокль и соломенную канотье, бежал на балкон. Солнце было в зените.

К обеду, когда после часовой прогулки они достигли пляжа, Фаустус внезапно испытал приступ обескураживающего беспокойства. В неумолкающей, суетливой гурьбе он не сразу выявил Алоиса, в мельтешащей воде, пристальный его взгляд впервые не мог с точностью уловить кого-то определенно, горячий свет давал отблеск на линзу. Его темная тень замелькала посреди толпы и пропала вовсе. Отовсюду сновали, говорили, думали, Клод ощутил, будто утратил зоркость и твердую почву под ногами. Ботинки тонули в песке. Откуда-то доносились вопли шарманки, крики торговцев, и всякий звук был словно прибавлен, и оглушающее резок в своем эхо. Алоис появился рядом из ниоткуда. Принялся раздеваться.

— Что вы делаете? — несколько растерянно интересовался дворецкий, опуская шляпу на глаза. (Дабы вновь милорда из виду не упустить).

— Купаться собираюсь, конечно, что непонятного! Не здесь же торчать!

Пуговица, за пуговицей расправляясь с рубашкой, воскликнул он. Привычный тон растормошил Клода:

— Это не делается так, милорд, — более чем, стремительно запахивая блузу обратно, произнес демон. — Заходить в воду полагается в специальном костюме.

— И тут в костюме!

— Купальном, Ваше Высочество.

— Без галстука я надеюсь, — возмутился граф, срывая с шеи темную атласную ленточку. — И где мне его взять?

— Я укладывал его в багаж. Застегнитесь, неприлично ходить полураздетым.

— Ну, так принеси его, чего стоишь, — он скрестил руки на груди и насупился. — А с братом мы купались в речке без всяких костюмов…

— Ни к чему. Сегодня у вас была запланирована прогулка, — он скоро глянул в свои серебряные часы и те захлопнул, — только. Сейчас нам пора возвращаться. К обеду.

На следующий день было заказано место: кабинка, зонт и шезлонг. На виллу они возвратились к сумеркам. В городке людей казалось только, прибавилось, солнце палило нещадно, и Фаустуса вновь нагнало неприятное чувство, будто Алоиса он в толпе может упустить.

Транси спал обнаженным, сетуя на жару и бессмысленность какого-либо белья в комнатах, где кроме него никого нет. (Фаустуса он не считал вовсе) Клод проводил ночи в подготовке следующего дня. От приторного запаха глицинии; двери на террасу были распахнуты, Фаустусу сделалось душно, но, то быстро спало. Он раскладывал остальной багаж в шкафы. В саду звенел стрекот цикад. Шумело море. Лунный свет на ощупь, рассекал тонкий ситцевый полог кушетки, трогал мебель…

В теплые звездные ночи, Клод, порой размышлял о бессчетных материях, о том, например, что мальчишка этот на бледной кровати — уже мертв. Потому дыхание его почти не слышно. И сердце его почти не бьется. И случалось, что контракт он уже выполнил, так отчего еще здесь? Отчего столь голоден?

Вечером, когда после купания Алоис переодевался в костюм, Клода ненароком привлекала чуть приметная полоса загара, там, где белая кожа спины перетекала в легкий бежевый тон шеи.

Фаустус же сопровождал милорда на пляже в обычном виде дворецкого. Под ярким солнцем пекло голову и он носил котелок в руке, щурясь от изумрудного блеска, то и дело, протирая линзы от пыли. Но пиджака не снимал, дабы считал неподобающим сопровождать графа не в униформе.

В четвертый их день он, поначалу даже растерявшись, наконец, сдался под уговоры Транси о том, что в костюме на пляж ходят только снобы и дураки, снял ботинки, пиджак и расстегнул ворот сорочки.

Ох, лучше бы он и дальше наведывался к мальчишке на церемонные чаепития!

Расположившись в большом плетеном кресле и отложив на столик шляпу, (не сняв белых перчаток) он внимал звонкому раскаленному рокоту, поглядывая с потаенным вниманием на водный простор, на людское мельтешение в потоках солнца; там юноша исключительный тончайший яркий, до слепоты, с удивительно живым взглядом и ужимками. … И демон не мог себе вообразить какова эта жизнь!

Алоис накупавшийся выбегал из моря — полосатый костюм, песок лип к голеням.

Фаустус шел к самой воде с полотенцем и шляпой, в ожидании графа, но того не наблюдая вдруг ступал в прилив и вздрагивал, промочив обувь. Щурился. Правил золоченую душку.

Толпа бурлила.

Было мгновение злого недоумения, когда Транси подошел к нему с боку, — длинноногий, растрепанный, в шляпе. Он взглянул на него с удивлением.

Демон упомянул одного итальянца некогда им знаемого, который был в воде столь ловок, что прыть его на дыбе смотрелась изящной. … Алоис рассмеялся и ответил, что Клод в своей лесной глухомани засох абсолютно, так и плавать не научился. А о дыбе расспросил подробней.

К обеду произошло неминуемое. С графом случился солнечный удар.

А вечером на столе в его кабинете, Фаустус увидел (не нарочно, рассеянное внимание бдительно) личные записи, которые вел Транси. Алоис сообщал, что Клод верно тоже не умеет плавать, дабы, когда он опустил простого паука в воду, тот утонул.

Пару дней спустя, за завтраком, в праздном интерьере летнего ресторана мальчишка допытывался всерьез, умеют ли демоны плавать?

В тот же день Фаустус принял чрезвычайные меры.

— Сегодня в воде прохладно, вам лучше погулять по городу, — тоном, не терпящим отказа, предложил дворецкий.

— Мотаться здесь? С ума сошел, такая жара! — жалобно воскликнул граф. — Пыль одна! Пошли купаться. Смыслу было переть сюда, для променада?

— Плавать слишком долго, милорд, вредно, — говорил демон. — Можно забыться и утонуть.

— Но ты, же станешь моим спасителем?

Клод промолчал. Тем не менее, Алоис покинул виллу в летнем прогулочном костюме.

В городе было немноголюдно, стонал на площади церковный колокол, пахло чабрецом и свежим хлебом. Алоис шагал развязно, тоскливо изучая округу.

— Вам следует быть внимательнее к местам, в которых отдыхаете, — декларировал Фаустус, пытаясь графа завлечь, — больше интересоваться историей и архитектурой. Иначе разве удастся вам поддержать диалог с нужным человеком? Или привлечь его внимание? Вы ведь не хотите показаться необразованным? Взбодритесь. Сейчас самый сезон апельсинов. Желаете, я приобрету вам, что ни будь?

Транси стянул свою шляпу — голову пекло неимоверно, воротничок натер шею, — он отстегнул и швырнул его в канаву. Клод с важным видом поправил графу шейную ленту и, попросив, одеть шляпу, продолжил:

— Неужели не любопытна вам жизнь в городе, о котором вчера вы даже не знали? Пение птиц, чьи голоса вы не услышите более, нигде в мире? Вообразите только, что по этим улицам гуляли Франческа Петрарка и Гордон Байрон.

— Бросайте выделываться, мистер сквайр! Все это вы прочли в брошюре, что раздают зевакам на пляже, а последнего ляпнули лишь потому, что я вчера его книженцией прибил на столе муху.

Клод закрыл глаза, поправил очки на переносице. Сдержанно выдохнул.

— Следите за языком, Ваше Высочество. Если когда ни-будь, окажетесь на балу, вам придется забыть подобные «словечки». Вас не поймут. — Он сделал паузу. — Человеческая жизнь, милорд, очень внезапна в своём завершении, и вот однажды, именно эту нашу «скучную» прогулку вы вспомните, как самую восхитительную минуту.

В сумерках плыли сиреневые облака. Небо казалось недостижимым, с лазоревым куполом и огненными гранями, темная от загара старуха, на базаре, продавшая графу яблоки, сказала, что следующий день будет жарким, — но день родился хмурым. С тем грузным тучным небом, которое бывает, пробьет солнечным заревом столь ярко и столь широко, что игру света не повторить не в одной картине.

Транси до обеда пропадал где-то в комнатах и Фаустус, поручив дела тройняшкам, вязал в садовой беседке, восхваляя погоду, что подарила ему хлад, тень и свежесть полуденного воздуха. В листве клематисов пела коноплянка.

После пробуждения граф и словом не упомянул пляж, а Фаустус не вознамерился выводить его сегодня на прогулку. Вечером минувшим, когда затемно возвращались они на виллу, кипарисовой аллеей, что тянулась по холмам, у воды Клод отчего-то вновь опасался графа во мраке не уследить. И подозрение то было навязчиво. Хотя знал превосходно, что Алоис ночной тени не выносит и общности её боится до истерии.

Граф вел себя вольно. Своих страхов не оправдывал! Вот и получалось что паноптикон личных фобий, в которой помимо темноты были, и боязнь огня, и острых лезвий, и зеркальных отражений, и крови и не пойми чего еще, … хранил Алоис лишь для публики. В лице Клода Фаустуса, Ханны Анафелоуз и троицы её подопечных.

И чем острее мысль о господине, демон жаждал настигнуть, тем изворотливее, тем сумрачнее, та ускользала от него. Как бывает, ускользает ночная красавица geometra papilionaria от пытливого ловца.

Жаль, солнце было уже высоко, полагалось вставать, что бы наглухо застегнуть фрак, накрыть к обеду, разыскать господина и возможно до самого вечера не покинуть дома…

К большому изумлению Фаустуса граф вытянул его на прогулку сам. После ужина. И был настолько воодушевлен в своём желании дом покинуть, что демон лишь сильнее захотел его остановить.

— Не спешите, милорд, — упорствовал, дворецкий, чуть поспевая за мальчишкой, — держитесь фонарей.

На оклик граф не среагировал.

Узкая лестница тянулась вдоль высокой стены палаццо на террасу сада, там под арками уходя под воду. … Алоис все время норовил уйти меж домов, проулком, который бывало, перетекал в ступени и, виляя под мостиками, балконами, лоджиями, порой заводил в тупик, а порой в цветущий дворик.

Воздух был влажен.

Ветер приносит холодные запахи соли и черной leucojolaria* благоухающей с наступлением темноты.

Шуршат и плещут на камнях зеленые волны. Дышит море. Хрипит в ночи. И в опаловом зареве луны блестят искры её лучей. Громоздятся у горизонта черные острова. Далекий оборот залива.

Средь скал высятся могучие кипарисы. И дома все в зелени, зелени. Цветах! Где-то в тишине проносится чайка (иная ли птица?).

Порт был далек и огнист. Гудел пароходный свисток. Набережная полнилась гуляющими парами, у каменных стен башни торговали сладостями.

Фаустусу кажутся знакомыми отголоски здешних картин. Он едва поспевает за графом в сумраке вечеряющих улиц. В своей черно-белой матроске в коротких шортах с золотыми пуговицами Алоис сокрылся в тени цветущей вистарии
Клод опустился с ним рядом на скамью. Транси сел к дворецкому вполоборота и сказал:

— Здесь очень красиво Клод, ты так не думаешь?

— Пейзаж открывается действительно восхитительный, Ваше высочество, — произнес дворецкий. — Идеальная красота.

— А святой отец сказал, идеальная красота — есть происки сатаны, — нахмурился Транси, — потому что, вожделея её, мы забываем о красоте души.

— Боюсь, это сказал не он, — вздохнув, демон поправил очки, — а один старый учитель из Никополя, милорд. Не бойтесь, красота вашей души не померкнет для меня даже перед самым ярким пейзажем.

— И где он сейчас?

— О, думаю, его уже давно нет на этой земле.

— Еще священник сказал, что всякая красота бессмертна.

Клод склонился к графу, насторожившись, высматривая тонкие нити пароксизма, печали, гордости. От запаха глицинии мутнели мысли, было душно, он медленно снял очки, и вновь прозрачные искрящиеся переплетения, — и столько можно увидеть, столько…

Глаза его заалели.

— Ничто в мире не умирает, господин, ведь никакая сущность не погибает. Погибает форма…

— Ты, например красивый, — вдруг сказал граф и, протянув ладонь, коснулся его лица, уголка рта. — Твоя душа бессмертна?

— У меня нет души, мой лорд.

— А души, которые внутри тебя, живые? — шепотом переспросил Алоис, и тут же нормальным тоном: — «Купишь мне печенья, Клод?»

Фаустус расплатился и высматривая графа, глянул на небо. Ночь близилась звездная и совершенно безлунная. Фонари горели. Море под стенами шумело, бились тревожные волны. Окатывали заиленный камень и опадали. О пляже утром не могло быть речи…

И вдруг возглас. Суета. Клод кинулся.

— Милорд, — крикнул он, — Ваше Высочество!

Он побежал к террасе, но лавка опустела, волны нахлынули, холодные капли обожгли шею, демону привиделось: фигура Транси промелькнула в толпе, на краю стены, ударила волна, ветер, Клод потянулся придержать шляпу, но оной не было, очки выискались в нагрудном кармане, и от мельтешения, от непогоды, от леденящего пламени под кожей, он, не успевая этого предотвратить, видел лишь как стремительно приблизился край.

За россыпью воды, огней, людей он старался увидеть Алоиса.
По телу бежала дрожь, он не дышал, и кровь бурлила нестерпимо. Вдруг произошло нечто, будто вспышка магния, — был вечер второго дня и первое предчувствие. Демон вышел на балкон. Плыла ночь. И странного оттенка небо в воде, лунное, желто-зеленое поразительно яркое, с черными силуэтами. Звуки повсюду. Он предчувствовал скорый рассвет, и что за распахнутыми дверьми спальни Алоис — мертв и что уже очень давно он не испытывал такую свободу.

Оглядываясь и хмурясь, он придерживал шляпу, которую приобрел в одном крохотном ателье давным давно, — и так обременительны были грядущие хлопоты: полиция, обратный путь, немногочисленная родня, цветы, катафалк. Необходимость что-то сказать. Не уследил? Не предостерег? Не спас?

Однако, мысли все эти были какие-то пустые, сторонние, бессвязные. И Фаустус рассмотрев, что Алоиса в толпе нет, понял внезапно, что графа верно уже увела Ханна, и что господин его верно уже дома…

Следом нахлынуло ясное. Душные черные облака разверзлись, хлынули цвета, множество звуков, — шум толпы, шорохи ветра, птичьи крики, — и Алоис целехонький, стоял на каменном уступе, хохоча до слез и пытаясь сказать, что, то была шутка; а рядом некие джентльмены, сняв пиджаки, закатав рукава, уже спускались на уступ и поднимались в спешке, дамы суетились. Кто-то уводил детей. Несколько полисменов что-то кричали сверху…

Транси, всему красному, растрепанному, помогла подняться на площадку, какая-то женщина в большой шляпе, кузина музыканта повстречавшегося им на пляже и Великое море блестело до самого горизонта, и в каменной башне гремел исступленно колокол, и вдоль желтой дороги катили винные бочки, шелестели высокие кипарисы. … А темная от загара старуха, складывая в пакет яблоки, хрипло вторила, что тело с камней достать будет затруднительно…

Комментарии:

Así será (исп.) - Вот так всё и произойдет.

Пяденица парусниковая (Пяденица большая зеленая) Geometra papilionaria. Бабочка была открыта в 1758 году. Размер бабочки - 30 мм.

leucojolaria
Газо́нница, или Лобуля́рия (лат. Lobulária) — род цветковых растений семейства Капустные (Brassicaceae)

Левко́й, или Маттио́ла (лат. Matthióla) — род травянистых растений семейства Крестоцветные (Капустные), включающий летники, дву- и многолетники. Название роду дал Роберт Броун по имени известного итальянского ботаника П. Маттиоли. Этимология второго названия – от нем. Levkoje, итал. Leucojo, лат. Leucoion – «белая фиалка».

Пульман — большой пассажирский спальный железнодорожный вагон. Компания Пульмана (Pullman Palace Car Company), основана Джорджем Пулльманом, производитель пассажирских вагонов с середины 19 в. до середины 20 в.

Паноптикон. (от др.-греч. πᾶν — всё и ὀπτικός — зрительный) — музей, коллекция разнообразных необычайных предметов (например, восковых фигур, причудливых живых существ и т. п.). В переносном смысле — сборище чего-то невероятного, жуткого (см. Толковый словарь Ефремовой).

@музыка: Il Volo – Asi sera

@настроение: ...воодушевлённое...

@темы: Alois Trancy, Claude Faustus, Hannah Annafellows, ficbook.net, Claude & Alois, Black Butler

---

«Он мой насовсем, или Кому нужны люди?»

Автор: Блондунишка

Как я уже говорила — очень грубо, моментами Оосно, но концовка поразительная! Сразу всё встаёт на свои места и общее мрачное впечатление с проблесками шизофрении и философскими разговорами приобретает ещё и отблеск фатума для героя.

А про то "чтобы персонаж стал живым, автору придётся стать тобой. Поэтому в сущности, всё, что ты делаешь, делает автор и наоборот" это здорово. Из ряда: "Слово - есть выражение мысли и слово творит миры".

@музыка: Bill Haley & His Comets – Razzle-Dazzle

@настроение: …задорное…

@темы: Alois Trancy, Claude Faustus, Kuroshitsuji, ficbook.net, Claude & Alois, Black Butler

---

Последние дни очень солнечно. А вот сегодня нет.

Завтра, наверное, закрывать больничный лист. Очень жду весну, после новогодних праздников сижу безвылазно дома, и зима проходит как то бессмысленно в результате. Надеюсь, в марте уже буду ходить на свою новую работу. Работа халявная и по профилю, как раз то, что искала.

Сидеть год без работы на третий раз, оказалось весело только по началу, в остальном одни сложности, хотя финансовом плане поддержка быть не прекращала. Скучно и пасмурно. Всё что ожидало измениться, изменилось, но прошло, судя по всему, мимо меня и мной замечено, а тем более оценено не было. Много читаю. Многое перечитываю. Последнее время одни сборники статей и исследования о труде писателей. В основном про Достоевского, Чехова, Островского… День за днём?

@музыка: Mika - Blue Eyes

@настроение: ...подавленное...

---

Очередной маленький шедевр от Синего Каспия — хэдкаон от автора сответствует, бессмертие душ и вечная любовь прилагаются. Люблю свой фэндом: «Давай как в Disney».

@музыка: Within Temptation - See Who I Am

@настроение: ...воодушевлённое...

@темы: Ciel Phantomhive, Sebastian Michaelis, Kuroshitsuji, Sebastian & Ciel, Black Butler

---

Пешки и ферзи.

 |Sorana|:

«После наших периодических диалогов под вашим "Домком" мне уж очень хотелось узнать ваш взгляд. Да, люблю я Алоиса, и так обидно, когда его называют капризным сученышем-показушником. Хочется верить, что не от скверного характера он такой, а от того, что его психику однажды не то, что надломили - раздавили, перетерли и вкатали в брусчатку по всему Таймс-скверу.

Про эдипов комплекс - это вы метко. Хотя мне трудновато представить, что Клод терпеливо сидит, ждет, взращивая себе собственного идеального будущего графа, он же в глубине души трах-бабах, с наскоку, хочу всех и сразу, но притворюсь незаинтересованным. «Под его спокойствием угадывалось крепко взнузданное нетерпение». (с) После этой фразы как-то по-другому совсем посмотрела на Клода. И еще сильнее нарисовался контраст с Себастьяном.

Если Себа все делает легко, импровизирует и особо не заморачивается, то у Клода все продумано, сложно, но в то же время он намного больше "прикипевает душой" (если так вообще можно сказать о демоне) и возводит в великую значимость то, что делает. Но он ведь вполне мог и не сидеть, сложа руки, пока идеальный граф выращивается. Не исключено же, что параллельно он промышлял еще где-то? По аналогии с человеком, ухаживающем за цветком - он трясется над ним, пересаживает, поливает, покупает лучшие удобрения и поворачивает к солнцу, но в перерывах между всеми этими действиями он же не буравит бедное растение взглядом, не отходя от него? А вообще спасибо за маленькую революцию в голове, сделанную последней цитатой. Теперь этот персонаж стал для меня понятнее (с точки зрения потенциала) в некотором смысле.»

20.11.2015.

URL комментария

@музыка: Muse - New Born

@настроение: ...воодушевлённое...

@темы: Alois Trancy, Claude Faustus, Пч, Kuroshitsuji, Day by day, Claude & Alois, Black Butler

---

20.11.2017 в 14:52

Пишет  А Хули?:

Вот так живешь, страдаешь, радуешься и ничего потом не помнишь. Посмотрела сегодня клип какого-то Дорна, и поразилась как поп культура пронизана сексом, вожделением, страстью. Как будто нет ничего кроме этого, как иллюзия для молодежи, что только это и важно. Вся культура - сплошной обман, подмена понятий. Отвратительно.

@музыка: Mika - Blue Eyes

@настроение: ...усталое...

@темы: Пч, Day by day

---

@темы: Пч, Day by day

---

Английские детские песенки:

«Sing A Song Of Sixpence»

Когда появилось это известное детское стихотворение точно не известно. Упоминания о нем находят у Шекспира в "Двенадцатой ночи" (1602 г.).

Walter Crane's Picture Books: Sing A Song Of Sixpence ~ 1909

«Птицы в пироге».

Много, много птичек
Запекли в пирог:
Семьдесят синичек,
Сорок семь сорок.
Трудно непоседам в тесте
усидеть –
Птицы за обедом
Громко стали петь.

Побежали люди
В золотой чертог,
Королю на блюде
Понесли пирог.
Где король? На троне
Пишет манифест.
Королева в спальне
Хлеб с вареньем ест.

Фрейлина стирает
Ленту для волос.
У нее сорока
Отщипнула нос.
А потом синица
Принесла ей нос,
И к тому же месту
Сразу он прирос.

(перевод С. Я. Маршака)

Ссылкой на "Sing a song of sixpence" считают фразу во втором акте пьесы, когда сэр Тоби Белч говорит Шуту: "Вот тебе шестипенсовик. Заводи песню. В прошлом стихотворение часто приписывали авторству Джорджа Стивенса (1736–1800) – в 1790 году он использовал его в каламбуре в адрес придворного поэта Генри Джеймса Пая (Henry James Pye). Однако первое появление стихотворения в печати состоялось раньше – около 1744 года оно было опубликовано в английской книге песен Мальчика-с-пальчик. Текст его был таким:

Следующий вариант стихотворения (в издании 1780-го года) состоял уже из двух четверостиший, кроме того, теперь в нем запекали в пирог не мальчиков, а птиц. Первое из известных появлений в печати современной версии из четырех четверостиший, заканчивающихся атакой сороки на несчастную служанку, состоялось в 1784 году. Дополнительное, пятое, четверостишие со счастливым концом начали добавлять только в середине 19 века.

Sing a Song of Sixpence,
Пой шестипенсовую песню,
A bag full of Rye,
Карман полон ржи,
Four and twenty Naughty Boys,
Четыре и двадцать плохих мальчишек,
Baked in a Pye.
Запекли в пироге.

Стихотворение по-разному интерпретируется. Фраза о птицах в пироге часто понимается буквально. Рассказывают, что в 16 веке существовало развлечение с живыми птицами, спрятанными в пирог. Описание подобной забавы можно встретить в свидетельствах гостей свадьбы Марии Медичи и Генриха IV, прошедшей в 1600 году во Флоренции: "Первый сюрприз, однако, ждал присутствующих незадолго до подачи закусок, когда гости уже расселись по своим местам: начав разворачивать салфетки, они увидели вылетающих оттуда певчих птиц".

Есть и другая версия, объясняющая начинку из живых птиц. Ее сторонники вспоминают о старинном английском обычае запекать в пироги небольшие глиняные свистки, напоминавшие по форме головы дроздов с открытыми клювами. Когда горячий пирог разрезали, разбивая корочку сверху, потоки воздуха заставляли петь "птичьи головы".

В "Оксфордском собрании детских песен" Иона и Питер Опи отмечают, что стихотворение в метафорической форме повествует о реальных исторических лицах и событиях: черные дрозды намекают на монахов в период закрытия монастырей Генрихом VIII, королева – это Екатерина Арагонская, а горничная – Анна Болейн (после аннулирования брака с Екатериной Арагонской, Генрих VIII женился на Анне Болейн, которая позже была им казнена).

Попытаться понять смысл стихотворения можно, обращаясь к фольклорным символам, тогда: королева олицетворяет луну, король – солнце, черные дрозды представляют число часов в сутках. Рожь и птицы символизируют подати Генриху VII ("a pocketful of rye" [мешок ржи] – старинная мера измерения). Кража черным дроздом носа горничной, в народной традиции, означает похищение демоном ее души.

Число 24 связывают с Реформацией и изданием Библии на английском языке (24 птицы – по числу букв в древнеанглийском алфавите). Доказательств, подтверждающих верность какого-либо из этих толкований, нет. Особенно если учесть, что в ранней версии стихотворения было только одно четверостишие, а вместо дроздов в нем говорилось о непослушных мальчиках.

@темы: История